Читайте в сентябрьском номере «Нового мира»:
ПРОЗА
Даша Матвеенко. «Чужая юность»
Роман. Окончание
В сентябрьском номере читателей ждёт (начало и продолжение – в номерах №№ 7 и 8). Напоминаем, что события в романе происходят сразу в двух мирах – привычной нам современности и мире, созданном главной героиней – России начала XIX века – блистательной и неторопливой, полной незаурядных личностей с самыми благородными стремлениями и желаниями. Эти два мира органично переплетаются между собою, точно время стирает свои границы, пропуская эпохи друг в друга.
Михаил Тяжев. «К тому берегу»
Рассказ
Перед нами по сути почти сплошной диалог – живая речь таких же живых персонажей – словно украдкой была включена видеокамера мобильного телефона. Да и сюжет по-бытовому незатейлив: мужчина приезжает на похороны друга детства, теперь уже бывшего мужа своей теперь уже бывшей возлюбленной. В этой сюжетной окантовке расцветает тема мужчины и женщины, зарождающейся любви, еще тлеющей любви и насилия, противоположного любви.
Елизавета Макаревич. «Ничейное, неважное»
Рассказы
Публикация выпускницы Литературного института им. А. М. Горького. О дипломном сборнике рассказов, представленных в сентябрьском номере, в предисловии говорит Руслан Киреев: «Бабушка, отец, Леша, все эти персонажи описаны бегло, но ярко. И все же объемнее всего получился образ повествовательницы. … Знакомясь с ними, читатель «Нового мира», уверен я, не ощутит удушья. Крепкая и вместе с тем легкая фраза наполняет прозу Макаревич воздухом».
Это и правда очень теплые, живые и человечные рассказы о самых настоящих и осязаемых людях: у каждого из нас есть или была точно такая же бабушка – всех жалеющая, всех помнящая и всегда готовая к смерти; у каждого из нас есть такой Леша – «последний битник» (необязательно), которого хочется называть дядей и верить в его «хорошесть»; и конечно, отец – основа основ, что-то интимное, очень близкое и вместе с тем строгое, основательное. Такое собрание «ничейных, неважных» воспоминаний, людей, ситуаций – и вместе с тем именно это «ничейное» – самое важное в жизни.
Алексей Зензинов. «От века до века»
Записки
«…это не мемуары в классическом понимании, так, хор бессвязного, неупорядоченный поток каких-то воспоминаний, ассоциаций, мыслей по поводу и без, и даже не мыслей, а мыслительных эмбрионов…» – так пишет о своих записках сам их автор. Перед нами и правда очень живые воспоминания, начиная с самых первых, самых детских, и постоянная рефлексия над прошлым и настоящим, над собой и человеком в целом, над историей родной страны, над жизнью и собственной творческой дорогой.
СТИХИ
Геннадий Русаков. «Не просто для счёта»
Классика всегда проста и вне моды – а значит, подходит любому случаю и эпохе. Стихи Геннадия Русакова – хорошее тому доказательство. Это стихи для думающих читателей – людей, причастных как наследию прошедших веков, так и жесткой современности. Стихи без претензии на вычурность и нестандартность формы – мысль важнее. Стихи, напоминающие неспешный и уютный разговор о жизни – такой домашний, такой ясный. В эпоху стремления показать свое «не как все» именно такая поэзия – настоящее спасение.
Мы ведь в мире не просто для счёта,
мы нужны, и без нас – никуда.
Мне в нём дольше остаться охота,
собирая в щепотку года.
Добрый Боженька раннего детства!
Тронь меня невесомой рукой,
чтоб мне снова на мир заглядеться….
И припасть к нему мокрой щекой.
Владимир Губайловский. «Вишня в Латинском квартале»
Очень «французский» цикл стихотворений – как по колориту, так и по настроению. И дело, конечно, не только в Латинском квартале – скорее, в самом ритме стиха, деталях, экзистенциальности тем и лирических героев.
Он живет на Монмартре. С крутого холма
каждое утро спускается за свежим багетом.
При такой подагре можно сойти с ума
от одной мысли об этом.
Он учился в «Эколь», работал в «Тоталь».
Целый год он в отпуске. Он болеет.
Он допивает уже третий бокал.
Тело медленно тлеет.
Сейчас он расплатится и, опираясь на трость,
пойдет по брусчатке – он живет через три дома.
Что-то все-таки удалось, но что удалось,
не объяснишь другому.
Лестница Сакре-Кёр похожа на птичий базар.
Разноязыкий щебет катится по ступенькам.
Длинные лестницы учат терпенью, мсье Жерар,
учат терпенью
Сорин Брут. «Игрушечные стихи о жизни и смерти»
Первая поэтическая публикация в «Новом мире» уже заявившего о себе в современной поэзии автора. Стихи и правда «игрушечные» – напоминают детские песенки – то грустные, то страшные – такие напевают малыши, не ведая скрытых в них мыслей о жизни и смерти, и еще городские блаженные и юродивые. Целый цикл песенок-считалок о знакомом нам мире со всеми его реалиями, о человечьем одиночестве и сущности души, о времени и его силе. И да, конечно, о смерти и уходе человека из привычного бытия. Так просто, действительно почти играючи. Так глубоко и печально.
А когда–нибудь ночью пойдет очень белый снег,
самый белый из всех снегов и пойдешь ты ему навстречу.
Из подъезда выйдешь в сугроб и провалишься. В белизне
этот домик цветной на детской площадке покажется храмом, вечным
как Парфенон, как София. А фонари над ним,
как колокольни, молчат еле слышным звоном.
И снеговик – святой, потерявший нимб.
Помолись ему, и окажешься заметенным.
Ты забыл «Отче наш», но веришь в Бога детей
и в молитву без слов, потому что она – внимание.
А молиться – значит беречь. Посмотри, укрывает метель,
как родных, и дома, и машины, и землю между домами.
Влада Баронец. «Я должна ничего говорить»
Первая публикация подборки стихотворений Влады Баронец в «Новом мире». Стихи Влады – это удивительное переплетение непосредственного, живого и в хорошем смысле детского восприятия мира – через крохотные, но важные детали, через ритм и отголоски русских народных сказок – и одновременно экзистенциальной глубины, осознания и проживания человеческого бытия – то блаженно-трогательного, то трагичного.
свет из соседней комнаты
снова сюда проникает
это должно быть
на дальних озерах
зажигают огни
конечно
нет никакой
соседней комнаты
и все-таки думаешь
а вдруг в это мгновение
смотришь прозрачный
со дна поднимаемый
и соседи разбуженные
кричат немедленно
прекратите вы что
обалдели в кромешное
время светить фонарем
Герман Власов. «Парка, серая швея»
Стихотворная подборка, напоминающая лесную дорогу с неожиданными препятствиями (препятствиями ли?). От классического «пушкинского» (хотя, может быть, больше «блоковского» или «левитанского») стиха к верлибру, от верлибра – к элементам постмодернизма – и опять к классике. В таких многочисленных оболочках течет единая мысль – «жить, дышать и пить, быть всему ответом, когда все глухи» – именно за этим – дать людям услышать нечто о жизни, мгновении, душе, человеке, мире – стоит «речи части собирать в слова». Такая глубокая, говорящая, мудрая тишина в каждой строке – и одновременно диалог с собой и читателем.
Дождь лил и не показывал лица.
Как лодка, унесенная с причала,
шел настоящий ливень без конца,
шел ливень без конца и без начала.
Текла терраса, подставляли цинк;
просачивался дождь и барабанил
о том, что жизнь не только глупый цирк;
он сузил круг, он близких круг убавил.
Алхимия дождя, его лицо,
мелькнувшее в разгоряченном тигле,
в одно соединившее кольцо,
окно, деревья, штору и крыльцо;
и дождь ушел – шаги его утихли.
Он в капюшоне, он в дождевике,
его спина сутула, серовата;
меж яблонь удаляется к реке,
в руке дождливой молния крылата.
На полчаса заставил замолчать
сорок, людей и ангелов за ними,
но без него могли не прозвучать,
раскачиваясь, высветлив печаль,
на ветках капли солнечные в нимбе.
ОПЫТЫ
Дмитрий Бавильский. «Бремя полого человека. От пастиша слышу: как поначалу необязательный и случайный прием ложится в основу практически всей актуальной культуры»
Статья посвящена пастишу – актуальному для современной поэзии литературному приему. Явление очень интересное: пастиш предполагает даже не отсылку, а имитацию другого произведения искусства – нередко даже вовсе из иной сферы (кино, музыка, танец, мюзиклы и т. д.). При этом пастиш – не подражание, а осознанное заимствование, стилизация, создающая «впечатление отсылки и переклички». Удивительно, но, казалось бы, исключительно постмодернистский прием в искусстве не нов: достаточно вспомнить Шекспира и Тициана. Дмитрий Бавильский рассматривает явление пастиша на примерах из творчества Андрея Белого, Михаила Кузмина, Владимира Сорокина. Однако в современной литературе оригинальный прием все чаще становится проклятьем, превращаясь из искусной стилизации формы в слепое копирование, имитацию имитации, не содержащую в себе ровным счетом ничего. «Причем чем раскрученнее такой автор, тем естественней он симулирует эти антропологические и стилистические мнимости подлинной литературы, лично ему (ей) недоступные».
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Лиза Новикова, Вл. Новиков. «До тридцати поэтом быть почетно. О первом поэтическом поколении двадцать первого века»
Строку Межирова в кавычки не берем – это уже не цитата, а факт языка, говоря по-нынешнему – мем. Тем более что редко кто из цитирующих помнит контекст: «Все то, что Гете петь любовь заставило / На рубеже восьмидесяти лет, – / Как исключенье, подтверждает правило, – / А правила без исключенья нет. / А правило – оно бесповоротно, / Всем смертным надлежит его блюсти: / До тридцати поэтом быть почетно / И срам кромешный – после тридцати». Эти парадоксально-гиперболические строки написаны в 1974 году, почти полвека назад, и отражают опыт полутора столетий – от пушкинской эпохи до оттепельных шестидесятников. К тридцати годам поэты, как правило, успевали приобрести имена и получить свою долю почета. А вот в постсоветскую эпоху мало кому из поэтов удавалось завоевать широкую известность, изведать почет «до тридцати».
Аркадий Штыпель. «Фантастические сюжеты в современной русской поэзии»
Необычная и удивительно интересная тема, однозначно стоящая ознакомления (а может, кто–то решит и вовсе «закопаться» в нее – настолько затягивает). В центре внимания – стихотворения, сюжеты и образы которых «питаются» от фантастической прозы, вдохновлены ей. При этом особый всплеск «фантастической» поэзии случился в 1990–х годах (Дмитрий Быков, Данила Давыдов, Денис Новиков, Алексей Цветков, Мария Галина и другие). Причем «месседж» таких стихов довольно разноплановый – от обличения научно–технического прогресса и сопротивления ему до иронии в адрес эпохи и человечества в целом.
Конечно же, и натурфилософские умозрения, и социально-технические утопии, можно называть фантастикой, но я бы предпочел брюсовский термин «научная поэзия».
Говоря о фантастической поэзии, я обращаюсь в первую очередь к таким стихам, сюжет которых имеет или может иметь параллели в фантастической прозе. Впрочем, границы любого жанра зыбки и неустойчивы по определению, и не существует четкого разграничения не только между фантастикой и, скажем так, нефантастикой, но даже между стихами и прозой.
Филипп Хорват. «Триединый лик современного исторического романа. «Филэллин» Л. Юзефовича и «Моё частное бессмертие» Б. Клетинича»
Обзор особенностей жанра исторического романа на примере книг Леонида Юзефовича «Филэллин» и Бориса Клетинича «Мое частное бессмертие». В статье отмечен как «изюминка» юмор русского исторического романа, способность персонажей к самоиронии и к улыбке даже в серьезных ситуациях. При этом обе книги не теряют своих жанровых особенностей: историческая сюжетная канва и детали в них проработаны до мельчайших подробностей. Еще одна особенность исторической художественной прозы – псевдодокументальность, а точнее – условная документальность (хотя бы потому, что перед нами художественное произведение, а не научный труд). Исторические события в данном случае – это фон, «обертка», интерфейс, в который вплетены персонажи и сюжетные линии, по-особому глубоко раскрываясь именно в контексте определенной эпохи и присущих ей нюансов.
РЕЦЕНЗИИ. ОБЗОРЫ
Александр Мелихов. «Прошу передайте матери Эфрона»
Рецензия на книгу Сергея Белякова «Парижские мальчики в сталинской Москве»
Документальный роман о трагических судьбах сына Марины Цветаевой Георгия Эфрона и братьев Дмитрия и Алексея Сеземан. Особенно интересны дневниковые записи Мура (Эфрона), в которых он рассказывает о времени и о себе – в особенности о возвращении из Парижа в СССР и бесконечных походах в НКВД – с максимальной откровенностью, не затушевывая событий эпохи 1930–х годов. Отдельной линией в книге проходит мысль о взаимодействии СССР (России в частности) и Запада, посредниками которого и могли стать те самые «парижские мальчики» – интеллектуальные, эстетически и культурно развитые, ценнейшие члены общества. Могли, но, увы, не стали в силу жесткости времени и советской власти того периода.
Александр Чанцев. «Князь, или Звук – это такая ценность, что его нельзя тратить понапрасну»
Рецензия на книгу «Узелки времени. Эпоха Андрея Волконского: воспоминания, письма, исследования»
Настоящее событие в издательском мире – основательная документальная книга, посвященная Андрею Волконскому и эпохе, которую он собой олицетворял. Особое внимание в книге уделяется музыке в жизни Андрея Волконского – инструментам, на которых он играл, предпочитаемым композиторам и музыкальным жанрам.
Источник: http://www.nm1925.ru/