Анонс июньского (№ 6) номера журнала «Новый мир»
ПРОЗА
Валерий Попов. Моя история родины. Повесть
Новая проза одного из ведущих прозаиков «застойных» – но только не в питерской полуандеграундной литературе – времен; читается как новые главы специфического «поповского» эпоса, посвященного смене эпох. Начало: «Я выпал из автобуса на асфальт, мягкий после дневной жары. Далеко внизу по темному морю струилась лунная рябь, проткнутая темным и острым, как скрученный зонт, кипарисом. Рядом с ним смутно белело длинное здание – международный молодежный лагерь «Спутник», куда я стремился. Будоража темную долину, снизу вдруг прилетел хриплый и страстный вопль. Потом, увидев павлина, надменного красавца, закованного в узоры, я не мог поверить, что это он так кричит. Но сейчас, не вникая, я издал почти такой же вопль и рухнул с шоссе в колючие кусты…»; «Потом – Наиля устроила – мы великолепно пообедали на открытой террасе. Солнце – и мясо. Идиллия! Но не совсем. Наутро все каналы передавали одно: «Лебединое озеро»».
Андрей Хуснутдинов. Аэрофобия. Гипнотека
Собрание совсем короткой прозы – прозы, которую принято метить в сети «кино не для всех». Художественное исследование того, что есть сон. Автор пытается выяснить, является ли сон преддверием, нестрашной репетицией смерти? Или сон – это необходимое для нас выпадение из реальности, возможность пережить себя альтернативного? Или это способ переживать все ту же нашу реальность, но увиденную оттуда, с другой от смерти стороны, на которую перебрасывает нас сон?
Андрей Краснящих. По ту по эту сторону. Рассказы
Поразительно, но примерно то же – разумеется, по-своему – делает следующий автор номера, воспроизводя поток сознания своего героя, лежащего на рельсах метро, по которым – по рельсам и по герою – проехал очередной состав; и это тоже взгляд на себя и свою жизнь «оттуда».
И еще одно своеобразное продолжение – уже жанровое – опубликованной в номере прозы Хуснутдинова:
Владимир Аристов. Рассказы из цикла «Жизнь незамечаемых людей» – несколько прозаических миниатюр поэта Аристова, в которых он выступает как прозаик, но прозаик, сохраняющий повадку поэта в способах выстраивания образа;
Полина Лубнина. Вижу. Рассказы – в отличие от Аристова Лубнина здесь – прозаик, прозаик почти утрированный, но при этом сгущение прозаических приемов насыщает прозу той степенью метафоричности, что характерна для поэзии: «В мой вагон зашел Ленин и сел напротив меня (я сразу подумал, что хоть раз в жизни перед каждым из нас садится Ленин). Кроме меня, его будто никто не замечал. Он был измученным, со сломанным на правую сторону носом (значит, били левой), сразу закрыл глаза. А ведь есть у него свое имя, своя жизнь, ну и всякое сострадательное. Может, он даже молится на портрет Ленина за то, что тот дал ему работу. Он полез в карман. Я уже было подумал, что за телефоном, а он достал клетчатый стариковский платок. <…> Как только он вошел, его стало слишком много, поэтому весь воздух вышел на той же станции. Даже не воздух, а – дыхание. Бабка вперилась в него взглядом, как только уселась около меня. <…> Мне пора, а Ленин все сидит. Да, я ошибся, ему не со мной…»
Владимир Березин. Труды и дни Андрея Соколова («Судьба человека» Михаила Шолохова)
Палимпсест – то есть Березин, пользуясь инструментарием литературоведа и историка, пишет поверх уже написанной Шолоховым «Судьбы человека» свой вариант этого рассказа.
Ирина Озёрная. Юрий Олеша. Главы из книги
О детстве и отрочестве Юрии Олеши, в частности о детских впечатлениях от восстания на броненосце «Потемкин» и о жизни Одессы в те дни, и о том сложном – отнюдь не каноническом – следе, который это воспоминание оставило в его прозе.
СТИХИ
Главы из книги, точнее главы из поэмы Максима Калинина «Гурий Никитин» – об иконописце Гурии Никитине; подборки стихотворений Константина Кравцова «По гаснущим эонам», Евгения Солоновича «Обращение в невидимку», Олега Демидова «Тихий зритель», Михаила Синельникова «Правописание», Леты Югай «Отпускай»
КОНТЕКСТ
Даниэль Клугер. Альфа и омега советского детектива
О короткой, но выразительной судьбе жанра советского милицейского детектива, родоначальником которого, по мнению автора, следует считать роман Аркадия Адамова «Дело «пестрых»» (1956), а завершил историю жанра роман братьев Вайнеров «Эра милосердия» (1975), по которому был снят фильм «Место встречи изменить нельзя» (1979).
ОПЫТЫ
Ян Пробштейн. Генрих Сапгир: «форма голоса» и голос формы
Эссе о поэтике Генриха Сапгира, построенной на «применении пародических форм в непародийной функции» – «Сапгир любил говаривать: «Я — формалист». В этом самоопределении — не только утверждение того, что Генрих Сапгир блистательно владел всеми формальными приемами стихосложения, но и не менее блистательно умел разлагать традиционные формы, не просто для того, чтобы разделаться с ними или, говоря языком Маяковского, «сбросить их с парохода современности», но остраняя их на сдвиге, создать новую форму. Это — не пародия, а пародичность в понимании Тынянова».
ПУБЛИКАЦИИ И СООБЩЕНИЯ
Александр Чанцев. И вновь продолжается логика сна (об одной сцене в «Воскресении» Л. Толстого). К 120-летию со дня публикации последнего романа Толстого
О «сновидческой» логике повествования у Толстого в главе 37 романа «Воскресение» – в которой мир, изображавшийся до этого строгим и последовательным реалистом мир, становится странным, а главный герой как будто теряет полагающуюся ему логику поведения, и некая прорвавшаяся вдруг в толстовское повествование фантасмагоричность обнажает его пафос (то есть не так прост и «линеен» прозаик Лев Толстой, как принято думать).
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Татьяна Касаткина. Зачем Достоевский издавал «Дневник писателя». И почему его читают молодые люди в XXI веке
«Попытка понять и по возможности внятно объяснить читателю, что такое философия произведений Ф. М. Достоевского», что (по мнению автора) необыкновенно важно, поскольку «целью самого Достоевского при написании его произведений было предоставить читателю новые поведенческие паттерны, способствующие переходу человека на иной уровень мышления, бытия и взаимодействия с миром».
Виктор Есипов. «Лучше, чтоб он был на службе, нежели предоставлен самому себе…» Пушкин в переписке графа Бенкендорфа с императором Николаем I
В статье три персонажа: царь Николай, Бенкендорф и Пушкин; кроме двух достаточно выразительных образов, персонифицировавших для поэта в те годы власть государства, статья содержит еще и историю того, как Пушкин пытался, сохраняя добрые отношения с высокопоставленными персонами, не поступаться чувством личного достоинства.